В принципе анонимность все равно в заднице анонимности, так что пока Аруст не вернулся выложу свой рассказик на конкурс сам
Крик
Дождь. Мерные струи, барабанящие по кровле, и с ледяным, беззвучным криком срывающиеся вниз, чтобы разбиться о сырой асфальт. Стянутые, нехотя скапливающиеся в такие же мертвые, бесформенные лужи, отражающие грязно-серое небо. Кровь стынущая в жилах. Медленными каплями по волосам и на ужасно крепкой сигарете, чей дым до отказа забивает легкие. Надсадный кашель, с взрывом которого, сложно не согнутся вдвое, подставляя еще сухую спину противным каплям. Пальто мечет по мостовой и его полы мгновенно тяжелеют, темнеют, забрав излишки воды. Шершавая, будто чужая рука, проходит по губам, задевая многодневную щетину. Кровь. Это ничего. Болезнь еще нескоро добьет его, заставив умереть от очередного скрючивающего тело приступа. Есть еще время. Время мягкой стали, что так приятно греет ногу у бедра. Выпрямится, чтобы снова уйти в тень. И ждать. Ждать вечера в этом сером, будто лишенном жизни переулке. Где скоро разыграется трагедия.
Розовый зонтик. Тоненький почти детский, но удивительно сочетающийся с полу-девчачьим образом, несущей его девушки. Легкие кеды и немного помятые джинсы. Коричневая, кожаная куртка и длинные светлые волосы, завязанные яркой резинкой. Приятная улыбка в обрамлении почти незаметных веснушек. И глаза – абсолютно спокойные, и тоже почти детские, лишенные грязи окружающего мира. Как будто так все и надо. Жизнь на волне позитива, без слез и горя, жизнь заставляющая тех кто вокруг тоже поднять голову, понимая, что не все так плохо. Невинная жизнь. Она проходит мимо, даже не замечая его – сгорбленного будто старик, кутающегося в рваное пальто, давно не бритого и с потухшей сигаретой в зубах. Он давно научился скрываться в тенях. И потому, знает куда нужно смотреть, чтобы найти подобных ему.
Ожидающий, вышел из переулка в двух шагах позади девушки, также как и она совсем не заметив странного парня в рваном пальто. Ему было не до того. Зажатый в тиски ненавистным дождем, с душащим, почти рвущим на части желанием убивать. Вонзать толстое лезвие в такую податливую, приятно хрустящую плоть. Чувствовать текущую по рукам горячую кровь и с наслаждением вглядываться в полные отчаяния, быстро тухнущие глаза. Будто задутый ветром огонек. Сорванная с полей роза. И чем меньше на ней шипов, тем приятнее ощущать несравненный, приторный аромат смерти. Он засмеялся, уже не сдерживаясь, и прыгнул вперед, занося руку с ножом. Время остановилось. Замершие в воздухе капли. Ветер затихший на соседской крыше, и пустые безразличные окна. Мертвые, и ничего не видящие стены. Замершая с полуоткрытым ртом девушка, в глазах которой медленно нарастающий ужас и понимание, что не осталось ни мгновения на то, чтобы уйти, убежать, отсрочить несущий гибель удар.
Жалкая доля секунды. Которой оказалось достаточно вышедшему из тени. Хлесткий и жесткий, но лишенный силы удар, толкающий девушку в сторону. Она даже не упадет и в следующие секунды рванет прочь, будто получив безмолвный, но очень четкий приказ – бежать. И лишь потом, осознав, будет плакать от ужаса и облегчения, поняв чего смогла избежать. А пока, в руке незнакомца блеснуло лишь тонкое до безумия острое лезвие – даже без рукоятки, обмотанное испачканной, темной тряпкой. И прыгнувший на девушку безумец ощутил ту же безысходность, что и до этого десятки его жертв. Будто сама бездна заглянула в душу в облике странного, небритого парня с очень нехорошей и так похоже на его собственную улыбкой. Ужас жертв. Страх застигнутого раненым зверем охотника. Жадный всепожирающий. Берущий за сердце ледяной костлявой рукой. Последний удар сердца. И полный отчаяния безумия лишенный всякой надежды крик.
Холод, дождь и стальное лезвие с хрустом проламывающее ребра, яростный рев и булькающий хрип, завершающий какофонию безумных чувств в груди убийцы. Тоскливый вой умирающего шакала, что привык питаться падалью. Реки крови в лужах дождевой воды. И боль уходящего в ночь незнакомца. Отчаяние лишенного крова скитальца вынужденного убивать, чтобы другие могли жить. И бесконечный крик сердца казалось давно разучившегося чувствовать.
