Многабукф и неформат и невычитано. Не ради призов окаянных, а дабы конкурс поддержать.
Вспышка. Боль. Боль грызет затылок, пульсирует под черепом. Без мыслей. Только затихающая боль. Вздох. Другой. Прохлада кристально-чистого воздуха. Мягкий, напитанный алыми сполохами полумрак. Фигуры людей кружатся безвольными куклами в невесомости. Зал округлый. Керамопластик стен, металл пола, люк с бипером - в потолке. Буквы печатные. Вдоль по стене: "БДК "Таурман" / Спасательная капсула "46"". Ниже - кресла. Решетки защитные откинуты, распахнуты все крепежи. Тишина.
Их шестеро – людей без памяти, в форменных кителях с планками имен. Зеллер Г. с наплечными знаками рядового. Майор И. Танк. Лейтенант МС Потоцкая О. Лейтенант ВКС У, Тэндри. Капрал Василевский Н. Рядовой 2 класса Молотов Ф.
Пульсирующая боль в голове заставляет морщиться. Кто они? Где они? Зачем они?
Читают имена, ни о чем им не говорящие. Хрипло откашливаются, облизывают сухие губы.
Вот один рискнул заговорить – негромко, прислушиваясь к звукам собственного голоса:
— Здесь рядовой первого класса Зеллер. — И, чуть помедлив, — Раненые... есть?
- Сейчас узнаем, - просипела лейтенант, откашливаясь и почти с наслаждением вдыхая сухой искусственный воздух - чистый, будто хрустящий. - О,дьявол! Голова! - она невольно потянулась к затылку и тут же почувствовала, как тело качнулось и поплыло от этого легчайшего движения. Ничего себе! Куда это мы вляпались? Или откуда вырвались? голова трещала, с трудом ворочая серыми извилинами. - Ничего, голова болит - значит она есть, - отличное утешение за неимением лучшего.
Она огляделась, пытаясь вспомнить, где она, что тут делает и кто все эти люди, безвольно висящие вокруг. Явно спаскапсула, но какого дьявола никто не пристегнут? Не успели? были не в состоянии? Или уже отстегнулись, с лихой бравадой убедив себя, что худшее позади?
"Всех на гауптвахту, включая меня", - усмехнулась про себя Потоцкая, читая таблички на фигурах, затянутых в форму.
Плавно пошевелила руками-ногами, стараясь ни во что не врезаться - кажется, всё цело. Надо где-то закрепиться - и она, изогнув тело и шевельнув ногами, рыбкой устремилась к ближайшему надежно зафиксированному предмету.
- Лейтенант Потоцкая, живая и готова оказывать помощь ... пока добрым словом. Доложите самочувствие, каждый, кто в сознании.
Они отзывались по одному, с трудом соображая, кто они и где они. Расползались по креслам, фиксировались ремнями.
Ольга кивала головой на каждую фразу, и загибала пальцы при каждом отзыве. И при каждом кивке морщилась от боли, ввинтившейся в мозг.
Кажется, все отозвались. Рядовой Зеллер.
- Аптечки вижу, да, - опять качнула головой лейтенант и прокляла эту чертову боль, начала массировать затылок тонкими пальцами.
Капрал Василевский. Ага, тоже здоров и активен.
- Голова болит – значит, она есть, - Кажется, она уже это говорила. Ну ничего, лишний раз послушают ободряющую фразу - тоже дело полезное. Целительное, можно сказать.
Майор Танк - удивительно, как иногда имена-фамилии подходят людям. Рядовой Молотов. Надо же, и оружие успел проверить.
- Молодцы, так держать, нос не задирать. Лейтенант Тендри, как здоровье? - Она посмотрела на четыре загнутых пальца из пяти - вроде бы молчал именно этот офицер, правда руками гребёт - это уже хорошо.
Медленно обвела глазами еще раз капсулу.
- О, дьявол. Что мы здесь делаем и куда нас выплюнули? Кто-нибудь помнит?
Подождав, пока другие расползутся и зафиксируются, легко оттолкнулась от трубы и направилась к свободному креслу. О. Потоцкая. О? Ольга? Это имя вызывало смутные ассоциации, было родным. Значит, Ольга.
Щелкнули динамики, расположенные меж креслами. Сухой, лишенный всяких эмоций голос механически проскрипел:
- Внимание! Вход в верхние слои атмосферы через сто - сто двадцать секунд! Внимание! Вход в верхние слои атмосферы через сто - сто двадцать секунд!
Встряхнуло. Конкретно так. Еще раз. Дернуло. Пол задрожал мелко.
В душу вместе с механическим женским голосом, равнодушно отправлявшим их в неведомую атмосферу, вполз испуг, легким холодком прощекотал по нервам. Неизвестность, непонимание, беспокойство тревожное. Хотя, конечно, меньше знаешь - крепче спишь. Может, если б были в курсе событий, то уже бы паниковали и в истерике валялись, а так - блаженное неведение защищает их от безумия.
Ольга механически проверила крепления зажимов - надежно ли держат, до конца ли защелкнулись. Аптечку потрогала руками, маску - легко ли извлекается в случае чего.
- Ничего, прорвемся, - улыбнулась теплой женской улыбкой этим незнакомым мужикам. И про себя подумала - вот глупо получится, если таки знаю кого-то из них, вспомню потом, а там...
- Мягкой посадки нам всем! - подняла руку в жесте "victory". - И вообще удачи.
- Удачи!
- Мягкой посадки!
- Мягкой! – Откликнулись мужчины эхом.
Вздрогнули стены. Миг. Дернуло вниз. Так резко, что кости затрещали, в трубы каркаса вминаясь. Рвануло в сторону. Затрясло как в лихорадке. Оглушительный, давящий на сознание рокот накрывал с головой. Жалкую капсулу швыряли из стороны в сторону неведомые ветры. Стены тряслись и дрожали, вместе с креслами, с каркасом. Резонансом вибрировали тела, каждая косточка выла от напряжения. Мозг извивался в какой-то судороге, в спазме сознания.
Даже шевельнуть веками, закрыть глаза казалось невозможным.
Миг. Другой. Рев сходит на нет. Хлопок раскрывшегося парашютного купола где-то там, над головой. Хруст натянутых как струны строп. Несколько бесконечно долгих мгновений. Оглушительный хлопок под днищем - и тишина. Статичный покой. Щелчок динамиков. Голос системы оповещения:
- Орбитальный маяк с указанием квадрата посадки сброшен успешно. Анализ атмосферы завершен. Тип: "Зеленый-Два". Опасных токсинов и аллергенов не обнаружено. Уровень гравитации: один точка ноль. Температура за бортом: сорок два по Цельцеру. Спасибо
- Все целы? - больше для проформы задал вопрос майор, отщелкивая каркас кресла. – Надеюсь, никто не опозорил высокого звания десантника. Зеллер, вскрывай люк. Поглядим, что там, снаружи…
— Извините, товарищ майор, лома под рукой не оказалось. — нервно оскалился Зеллер. Свистяще выдохнул сквозь зубы. Выматерился сквозь зубы - от счастья. Как жить то хорошо, мать твою.
— Какой пассаж.
- Поздравляю! Мы всё-таки сели! - Ольга заставила себя улыбнуться и закрыла глаза, уговаривая желудок вернуться на положенное ему место.
Тем временем мужики отщелкнулись, выпотрошили из подлокотников кресел аварийный запас и высыпали из люка наружу. Запас был жалким, по правде говоря. Несколько небольших канистр с водой, фальшфейеры, дыхательные маски и аптечки. Негусто, чтобы выжить на неизвестной планете.
Планета их встретила палящим светом двух светил, висящих в пепельно-голуюом небе. Горячей пылью, летящей в лицо. Темно-серым песком с россыпью камней и скальными грядами чуть поодаль.
Люди недоуменно осматривались, прочесывали окрестности, и едва не упустили момент, когда их капсулы – испещренный царапинами грязно-белый овоид с надписью «46» начала медленно погружаться в песок. Они едва успели вытащить скудные свои запасы, как водоворот пустыни утянул их единственное убежище с собой.
Люди с отчаянием смотрели, как ровная песчаная поверхность, без единого бугорка, мягко заволокла то место, где еще недавно был их почти дом. У них ничего не осталось – только то, что на себе и то, что в карманах.
Вспомнив о карманах, Потоцкая стала лихорадочно рыться в одежде – что там отыщется?
М-да, негусто», - подумала она, рассматривая металлический штырь ручки с дарственной надписью, пустую коробочку с металлической защелкой и витой серебряный браслет. Браслет… Закутанная в вату память выдала выветрившийся образ – капитан Мафусоилов. Ильхам. Его подарок. Ольга бережно положила браслет в коробочку и проверила последний карман – и онемела от восторга, смешанного с удивлением. Небольшой, в половину ладони, механический паук из чуть шероховатого черного бронепластика. Синева круглого сенсора поблескивает на головогруди, в пазы вщелкнуты серпы спаренных жвал. Восемь тонких, суставчатых лапок поджаты под брюшко. Очень тонкая работа. Потоцкая пробежала пальцами по механизму – и в какой-то момент дроид ожил. Распрямились, зашевелились лапки, засиял голубизной сенсор. Паук взбежал ей на голову, прошуршал по волосам, заплетая их в косу, укладывая волосок к волоску – быстро, ловко перебирая восемью лапками. Пощелкал жвалами, погудел едва слышно и сполз женщине на лицо. Деловито сбросил с него дыхательную маску, защищавшую от пыли, обхватил лапами под подбородок, повис вниз головой. Две лапки протянул вдоль щек – слева и справа. Еще парой обхватил переносицу Щелкнуло брюшко, расходясь в стороны, накрывая рот и нос колпаком. Вздох. Еще один. Чистый прохладный воздух, рванувшись в лёгкие, заставил Ольгу радостно улыбнуться. И где она умудрилась разжиться такой штуковиной? Память ничего не подсказывала.
Оставаться здесь больше не имело смысла. Перебросившись скудными словами, она подхватили свои нехитрые пожитки и двинулись в горы. Может быть, там найдется вода.
Осмотревшись наспех, люди двинулись к скалам, прыгая с камня на камень. НА песок наступать избегали, помня о судьбе капсулы. А из-под ног разбегалось в стороны какая-то мелкая живность. Что-то тонкое и длинное копалось в песках тут и там. Долгий путь в никуда. Остановка. ПО глотку воды – и дальше.
Шаг, шаг, прыжок - и вдруг ниоткуда без видимой причины возник страх. Безотчетный, иррациональный, заставляющий сердце дико колотиться, требующий бежать, не разбирая дороги, прятаться в панике. Он вполз в сознание подло, исподтишка, этот бессмысленный ужас, придавил удушьем. Потоцкая бессознательно прижала паучка к лицу сильнее, жадно втягивая в легкие кислород, борясь со стремлением рвануться куда-то с испуганным вскриком. Но стыдно же бежать и вопить - что про неё подумают эти солдаты?
Майор, скрежеща зубами и матерясь сквозь зубы, сжал пудовые кулаки. Капрал Василевский обхватил виски ладонями. Лейтенант Вилли застыл, вцепившись рукой в скалу. А Зеллер радостно захохотал, взметая руки к пыльному небу.
Минута, другая – и наваждение схлынуло, оставив звенящую пустоту и тугие струны натянутых нервов. Что-то ищет их в круговерти пыльных бурь, ждет, жаждет.
А Ольга вдруг ощутила планету – нервами, кожей, каждой порой своего тела. Горячее дыхание камней, шорох мечущихся пылинок, голод неведомых существ – тонких, двуногих гуманоидов. Шелест змей, таящихся в расщелинах. Ужас расплелся на мелкие потоки ощущений, вызывая восхищение многообразием эмоций.
- Экстрасекс, значит, - прохрипел Молотов, сплёвывая вязкую слюну под ноги. - *бёт мозги на расстоянии. Попали. - Драться, чуется, придется.
Тяжелый взгляд майора остановился на скальной гряде.
- Так, у нас пара минут. Всем пить. Похоже, нас ждет драка. Оторваться уже не успеваем, так что, готовимся. Лейтенант Потоцкая, с Вас медицина. Молотов – огонь одиночными, и только наверняка. *уй знает, сколько их. Остальным – занять круговую оборону. Смотреть внимательно. Заметите противника – орите. Врежем как следует и сразу отступим. Попробуем перебить как можно больше ублюдков. Чтобы цена за ужин заставила задуматься о самой необходимости ужина…
Глоток воды, другой, - и люди двинулись в примеченное укрытие – нагромождение скальных плит. Оружия было мало – только у Молота автомат, да нож у Зеллера. Да боевая винтовка у майора. Да острый кинжал у капрала Василевского. И россыпь острых камней под ногами. Вот и весь арсенал.
Танк двинулся к скале, кивнув своим людям на кучу камней. Там, наверху, была площадка, удобная и неприметная. Хорошая позиция для обстрела. Остальные забились меж плитами и замерли в ожидании.
Секунды текли, как песок между пальцами, отмеряя отпущенное им время. Начали одолевать сомнения - верно ли выбрана позиция? да, они здесь укрыты от посторонних глаз, но не от мозгоедов, которые шестым чуством чуют разум. А если уж их найдут - то мы здесь, как в захлопнувшемся капкане.
Тук-тук - удары сердца, как часы, отсчитывали жизнь. Тук-тук. Систола-диастола. Бесконечно повторяющийся и никогда не надоедающий цикл. «Сколько мне отпущено судьбой этих циклов? А Зеллеру, с его насмешливыми манерами? Танку, непоколебимому, уверенному и напористому? Молотову, угрюмому молчаливому мужику? Галантному капралу, тихому лейтенанту? Сколько им всем осталось?» - Потоцкая нервно прислушивалась, вжавшись в обломок скалы.
Нет ничего хуже, чем ждать. Ждать неизвестности, которая выплеснется вот-вот с атакующим ревом и визгом. Эта планета приняла их как-то странно - добром и злом вперемешку. Черно-белыми полосами, чернильными кляксами на тесте Роршаха. Что нас тут ждёт? Быстрая смерть от зубов неведомых тварей, которые питаются страхом? Долгие скитания по пустыне и гибель от голода и жажды? Плен, рабство и пытки? Новая жизнь в какой-то деревне?
Ожидание звенело струной, мандраж искал выхода. Невозможно молча ждать своей участи.
Мелькнули фигуры на утесах окрестных - длиннорукие, круглоголовые. Появляются на миг-другой и исчезают, в дымке тонут их очертания.
И снова Боль. Она родилась в недрах сознания. Иглами сквозь толщу мозга протянула щупальца, вонзилась в кости черепа, поглощая мысли и заглушая чувства. Мгновение, другое. Свистнула, с бешеной скоростью вспоров воздух , палка стрелы. Щелкнулась о скалу, над головой Зеллера, расщепилась надвое, смяв стальной треугольник жала. Отлетела под ноги, завертелась в пыли, рассыпая снопы искр из железной трубки. Вторая стрела в песок глубоко зарылась. Третья. Пятая. Десятая. Посыпались градом. Откуда-то сверху на отвалы породы, кувыркаясь, упал горшок с заткнутой паклей пылающей горловиной, раскололся, харкнул в стороны струями липкого огня. Уголно-черный чадящий дым повалил тяжелыми удушливыми клубами. Еще один следом шлепнулся. Залил всё вокруг языками густого жара. Третий, взорвался, вмявшись в булыжники. Четвертый. Взревело пламя, выгоняя людей из ловушки.
- Гвелл! Гвелл! – яростно взвыли фигуры на утёсах, ссыпаясь вниз.
Заметалась хрипящая фигура Тэндри, роняя хлопья горелой кожи. Вскинул ствол Молотов. Хлопнул выстрел - покатился с утеса уродец, плеснув чернотой из простреленной головы. Стрела ткнулась солдату в левое плечо, увязла в плоти, ожгла болью. Снова под пальцем гашетка щелкнула. И ещё раз. Развернуло на месте еще одного гвеллера, остановило пулей. Упал он. С ближайшего утеса прыгнул ещё один монстр с тесаком - черный, зубастый, в лохмотьях. Плюнул очередью автомат Молота, срезал и этого, расплескал крови фонтаны по песку . Еще один сзади навалился, ширнул в поясницу клинка жалом, заурчал. Локтем его, прикладом, разбивая в кашу пучеглазое лицо. Камнем, зажатым в руке у Потоцкой. Еще стрела. Щелкнула о забрало шлема, оставив длинную трещин. Затих Тэндри, упав меж каменных плит. Жирный удушливый дым, вонь горелого мяса. Всхрипы людей и вой «Гвелл! Гвелл!» Еще один уродец соскочил наземь. Еще. Еще. Еще. Рвутся к людям. Шквальный огонь. Отчаянно захлёбываясь, грохочет карабин. Летят наугад брошенные камни.
А гвеллеры лавиной стекают сверху, на ходу набрасывая сети и цепляя баграми.
В панике ринулись люди наружу – легкая добыча для охотников, рванулись врассыпную, и снова сбились в испуганную отчаявшуюся кучку. Трое. Потоцкая, охрипшая от боли. Зеллер и капрал Василевский. А Молотов. Не успел. Запутался в сетях.
Повисли уродцы на руках, яростно вгрызлись в еще живого человека, кромсая его на части. Окружили его кольцом чудовища. Раненые хрипят. Умирают. Тяжело. Колени сами собой в щебень ткнулись. Кровь – алая, горячая, стекала по рукавами, хлестала из под бронежилета. Силы уходили, на радость голодным тварям. Благословенный мрак накрыл Молота. И не видел он, как его товарищи, спотыкаясь и оскальзываясь, пытались уйти от жуткой судьбы.
Потоцкая, шатаясь от разрывающей мозг боли, остановилась. Посмотрела на Танка, маячившего вверху, на бодрых своих товарищей.
Не выдержали какие-то барьеры, голова разрывалась на части, на клочья, осколки мыслей хаотично путались. Кто-то её волочет куда-то, она автоматически переставляет ноги. Куда? Зачем? Всё равно, это конец.
Сил не осталось ни на что, нет желания сопротивляться и что-то делать. Всё выпили мозгоеды проклятые. Даже ненависть выпили. За что бороться, ради чего тянуть за собой этого... не помню... Этого... Немецкая фамилия уплывала из памяти, дырявой как решето.
Нет цели, нет смысла, нет памяти, нет ни сил, ни воли. Это конец.
- Ты.., - она прохрипела, с трудом вспоминая слова и имена. - Ты уходи. - Память сделала последний подарок-подсказку, - Рядовой Зеллер, приказываю оставить меня как прикрытие и покинуть территорию, - лейтенант едва слышно, с трудом выталкивала слова, тихо, но категорично. Она нащупала в кармане тонкую нить цепочки, вытащила её из кармана, сунула в руку солдату. - Если когда-нибудь... капитан Ильхам Мафусаилов... Отдай ему. А теперь марш отсюда и быстро, я их задержу, - в шёпоте прорезался командный металл. - Это приказ. За майором бегом марш.
Потоцкая оттолкнулась от Зеллера, опустилась на землю. Развернулась в другую сторону, подобрала пару камней и, покачиваясь, пошла обратно.
Её ничто не удерживает в этом мире - ни воспоминания, ни любовь, ни страх, даже злости нет. Не за что зацепиться. Жизнь пуста, как череп труса, катаемый прибоем. Пусть остаются жить те, у кого это получится лучше.
Пистолет бы с одной пулей - и замечательно. Как раз от головной боли отлично помогает.
— Что?!.. — шепот Потоцкой прозвучал для Зеллера оглушительней грома. Смысл слов лейтенантши дошел не сразу. Тело автоматически перебирало ногами, пока мозг осознавал их, выполняя такую трудную для себя работу. Это... Это был шанс. Видимо она тоже поняла, тупые до офицеров не дослуживаются... Черт. Как жить хочется! Желание достать клинок и броситься с ревом на на этих тварей окончательно рассыпалось в пыль. Такой простой выход. Он так уже делал. Тогда, в колониальной. Пусть и не сам, но ведь не доказал что так. На Браксисе... Если единственный выбор является неправильным, то это скорее не выбор, а судьба... Да какая, нахер, судьба?! Он просто тупо хочет жить! Жить, а не сдохнуть здесь, сожранным какими-то уродами! Сжал в кулаке что-то, что всунула в руку. Ладно.
Хорошо что на нем шлем. Герхард бы не хотел, чтобы его лицо было последним, увиденным ею. Хорошо, что она спиной. Он бы не хотел видеть ее лицо сейчас. И потом. Во снах. Ему уже и так хватит.
— Простите, товарищ лейтенант, — прошептал, выбрасывая весь корпус, вытягивая руку. Чтобы клинок точно в сердце. И снова бежать.
Потоцкая рухнула, как подкошенная, поднимая клубы серого мелкого песка. Минута-другая – и длиннорукие уродцы облепили её еще трепещущее в агонии тело.
Импланты. Армейские импланты, вживляемые офицерам – они не дают умереть. Удар. Сверху вниз. Топор. Еще удар. Еще. Трещит хребет. Что-то руку вывернуло правую. Горящей болью впилось в подмышку. Зачавкало, захрустело, а другие жадные руки выламывали суставы, с треском разрывая сухожилия. Алые ручьи крови впитывались в песок, стекали хлопьями темно-вишневой пены и искусанных губ. И жевали, жевали её заживо, упиваясь теплой свежей едой. Глодали кости, вываливали внутренности наружу. Пока беспощадные имплантанты снова и снова толкали её обратно в жизнь. Больно. Вспышка. И мир точкой белой сворачивается. Лишь только для того, чтоб яркой вспышкой развернуться тут же.
Она ещё помнит свои последние шаги, неуверенные и шаткие, движение рук, подбирающих горячие камни, обжигающе-холодную сталь, вонзившуюся в спину и невнятный шёпот.
Он убил меня, - мелькнуло в сознании, пока падала лицом в сухой колючий песок.
Нет, не убил.
Не умерла.
Умирала бесконечно, в муках, поедаемая заживо. Острые клыки рвали её плоть, пока она корчилась от боли, равнодушные голодные пасти жрали кусками. Выдирали скрюченными когтями лёгкие с трубочками бронхов, высасывали печень, колупаясь в ещё трепещущих кишках.
А она всё дышала, даже когда уже нечем было кричать. Упорный живучий организм, он не желал умирать, хотя она уже давно молила о смерти, как о счастье. Но сердце всё толкало и толкало кровь по изорванным сосудам, гортань всё трепетала, судорожно всасывая воздух в объеденные альвеолы. Снова и снова - сознание гасло, обессиленное, и упорно возвращалось туда, где боль, где зубы и когти. Вновь и вновь. Бессчётное число раз - она просто не могла уже считать свои смерти. Неважно, сколько раз - это всё равно было больше, чем в состоянии вынести человек.
Слёз не было - вся жидкость ушла на поддержание последних толчков сердца. Не было стонов. Только скрип крошащихся зубов, да вкус крови во рту - своей крови, которая пузырилась на губах. И проклятия, щедро сдобренные мукой и ненавистью.
Хруст разгрызаемых костей, прострелы оборванных нервов. Всё тело - одна непрекращающаяся пылающая боль, которую нельзя было себе вообразить.
Почему она ещё жива?
За что?
Зачем?
Это - плата за то, чтоб те ушли?
Это - достаточная плата?
Благословенная тьма наконец накрывает покрывалом смерти. Губы, наполовину оторванные, шепчут "Конец".
Но нет. Не конец.
Снова вдох. За что?
Опять боли адские волны? Опять чавканье и сытое всхлюпыванье?
Только не это!
Нет. Нет?!
Нет!!!
Нет боли, нет мерзких жрущих пастей, лишь нежное касание паучьих лапок, да фигура в перекрестье прицела.
Утес. Каменная площадка. Мрак предгорий - вокруг. Неба ночного купол. Россыпи звезд. Свет голубоватый круга огромной луны. Руки - её?- грязные, жилистые, загорелые, укрытые мелкой сеткой шрамов. Чужие руки. Её руки – чужие. Сжимают громаду полуавтоматической винтовк.. Приклад, изолентой черной закутанный. Краской красной ствол окрашен. Ближе к цевью болтаются крысиные черепа на косичках. Сплетенных из человеческих волос. Зарубки на металле затворной рамы. Царапины глубокие. Больше двух десятков. Вдох. Тело - чьё? . Чужое. Моё. Тепло раскалившейся за день породы греет бок. Выдох. Тело. Я. Это я. И не я. Я смотрю, это мой взгляд. Чужими глазами. Моими глазами. Болью кольнуло затылок, затрещала кожа горелая. Жженым пером завоняло. Беззвучно дроид с шеи соскользнул, привычно в лицо вжался, расщелкнувшись. Она. Еёе тело. Чужое. Вдох. Выдох. Её. Человек. Внизу. В перекрестие прицела влез. Комбинезон драный. Темно-синий. Еле ноги волочит. Рука левая замотана тканью окровавленной. Капрал. Василевский. Палец - на гашетке.
Один из тех, кто обрек её на муку.
Он должен быть ей благодарен - он умрёт быстрее, чем она.
Палец вздрогнул на спусковом крючке, готовясь послать еще одну пулю, но фигура внизу завалилась и тяжело рухнула на бок. В этом неловком последнем движении была какая-то последняя правда. А может, это только кажется её истерзанному болью мозгу.
Только сейчас, опусив ствол, она попыталась понять, что произошло, увидела свои-чужие-такие незнакомые - свои руки. Глаза смотрели иначе, чувствовалась лругая, незнакомая сила в теле, тренированном и выносливом. Маленькое колечко в языке непривычно щекотало нёбо.
Как это случилось? Пальцы непроизвольно привычно коснулись маленького дроида, приникшего к лицу. Это ты, мой маленький друг, выдернул меня из бесконечной муки и перенес сюда. Горячее дыхание благодарно дунуло на паучье искусственное брюшко. Другое тело - ум с трудом осознавал этот факт, но мозг привычно и легко управлял движенями. Но всё же это она - Ольга Потоцкая, врач-хирург высочайшей квалификации. Логика подсказывала, что она в конце концов привыкнет и перестанет замечать отличия, просто нужно время.
Надо только понять, что еще умеет это тело. Потоцкая пружинисто присела, соскочила легко вниз, спускаясь к телу капрала, осмотрела песок вокруг него, увидела вьющуюся цепочку следов.
Поднялась, постояла над ним - не было ни горечи, ни злости сейчас на него, только ощущение того, что всё сделала правильно. Она, повинуясь, скорее какому-то рефлексу, чем осознанно, обыскала мертвого, поднялась, сыпанула на него горсть-другую песка, поискала подходящие крупные камни, подтащила поближе, навалила сверху на тело. Хоть и гнидой ты был, капрал, а может и не гнидой, а просто так сбежал, а упокоиться должен по-людски.
Её неудержимо тянуло туда, где терзали её собственное тело, где нашла она свои смерти. И там остались другие. Надо вернуться - по следам Василевского. Вряд ли это далеко. Она обернулась – и увидела мужчину. Высокого, чудовищно широкоплечего, несуразного. Огромного – два с лишним метра ростом и почти такого же – в ширину. В холщовых штанах и кожаном жилете, из под которого проглядывала испещренная звездочками шрамов мощная грудная клетка. Босой здоровенный мужик, загорелый до черноты рухнул вниз с ближайшей скалы, подняв тучи пыли. В гигантской руке – невероятных размеров молот. На рукоятке болтаются черепа крысиные на подвязочках.
И крохотная, по сравнению с громадой торса, лысая голова. Карнизы надбровных дуг, из-под которых сверкают угольный бусины глаз. Покатый лоб, украшенный отметинами пуль, бугор носа, широкий ковш челюсти. Мужчина подошел к капралу, ткнул тыльной стороной ступни огромной в бок его, заурчал глухо, обнажая желтоватые крупные зубы:
- Х-харош-ший в-в-выстрел. Ш-што д-д... Дальше? Гарун у-устал. Х-хоче... Хочет. Есть
Сердце ёкнуло от неожиданности. Откуда он взялся, этот амбал с лицом неандертальца, будто ждал её? Ждал?
Потоцкая всмотрелась в его одежду, украшенную крысиными черепами, потом в свою - с такими же подвесками. Да, он ждал меня, ту меня, которую он знает. Ту, которая жила в этом теле до меня. Сказать ему? Не поймёт, а если поймёт - может напасть. Драться с этим огром ей не хотелось, тем более, что сейчас он вполне мирно и дружелюбно просит кушать.
Чем его кормить? Она глянула туда, куда указывала огромная лапа и почувствовала себя очень нехорошо. Мысль о том, что придётся скормить голодному гиганту тело капрала, вызвала волну тошноты. Ольга по привычке провела рукой по голове, пытаясь взъерошить волосы и внезапно натолкнулась на гладкую кожу. Это открытие было чуть ли не самым неприятным из всех предыдущих. Возможно, бритый череп - это оправдано с точки зрения гигиены, но отсутствие волос покоробило её.
Но большой парень явно ждёт её, Потоцкой, указаний. Может быть это даже её телохранитель или как там у них это называется. О, дьявол.
- Хорошо, Гарун, - обречённо сказала Ольга. - Ты можешь отдохнуть... И поесть, если не можешь потерпеть. Но мне.., - нет, неправильно. Он, видимо, собирается сопровождать её. Интересно, как он её называет? - ... но нам надо засветло успеть дойти в одно место.
"Какие у них обычаи, хотела бы я знать? - мысли лихорадочно скакали, пытаясь найти выход. - Если у них принято пожирать тела, это ужасно, но мне придётся стерпеть это. "
- Да, выстрел неплох, - Потоцкая кивнула и указала на труп. - Я собиралась увековечить его памятником из камней. Красиво будет. И все поймут, какие мы крутые.
Вдруг это сработает, и он обойдется без пожирания? Она вспомнила первую атаку гвеллеров и то странное чувство, которое возникло у неё тогда - чувство единства со всей планетой. Интересно, сработает ли это? Гарун с виду был совершенно непробиваемым, но она и не собиралась взрывать ему мозг - только немного убедить.
Монстр оскалился, улыбаясь явно:
- О!.. Гарун л-любит г-гу... Г-гулять. Н-надо идти? Гарун п-п... Пойдет. Н-на... Н-на... Надо с-с... Строить д-домик из к-к... К-к... К-камней? Гарун п-построит. Аы?
У Ольги отлегло от сердца - Гарун не собирается кушать труп Василевского, ей просто показалось. Ещё бы, после того, как её саму только что жрали в десяток глоток... Сознание тут же будто содрогнулось от свежей раны, которой лучше не касаться. А Гигант тем временем продолжал говорить - "гулять, домики..."
Потоцкая невольно улыбнулась в ответ. Огромный детина с убийственно здоровенным молотом был совсем как дитя - послушное, дружелюбное и большое. Ну да, дитя этой планеты - мутации, экология, внешние факторы. Фенотип = генотип + окружающая среда + случайные изменения. Вот и она сама "случайно" изменилась, причем разительно - родная мама не узнает.
"Мама" - это слово было тёплым, но ни с чем конкретно не ассоциировалось, а ведь должно по идее.
Ольга свела кончики пальцев вместе, чувствуя легкую парестезию - необычное чувство, возникающее изнутри, где-то в недрах сознания, и разбегающееся токами по телу. Да, эта планета меняет многое не только в плане физической смены тела, но и затрагивает какие-то структуры мышления и ощущений, не связанных с привычными хорошо изученными органами чувств. "Мы проникаем друг в друга - я и эта ноосфера, возможно в новом теле это пойдет легче, чем в старом - оно же должно быть приспособленным к местной жизни," - подумалось ей.
- Да, Гарун, построим быстро маленький домик и пойдем гулять? - она вдруг сообразила, что у капрала было какое-то их имущество с капсулы. Надо забрать - тут любая мелочь может оказаться полезной. - Найдем еду по дороге. Ты ведь сможешь найти еду, правда? Гарун покушает и отдохнет, - Ольга погладила его одобрительно по руке. - Хороший мальчик. Послушный, умный. Ну-ка, скажи, как меня зовут? - она для наглядности указала на себя пальцем и выжидающе посмотрела на него.
Нахмурился гигант. Помолчал. Почесал затылок в задумчивости. Плечами пожал:
- Гарун д-ду... Думал. М-много вс... В-в... В-вспомнил. Х-х... Х-х... Х-хан г-говорит нам - Б-братья и С-сестры. Или - Ч-черепа. Или - Воины. Или - Д-дети С-степей. Андрей г-г... Говорит на т-тебя - Зоркая. Он п-плохой. Тупой. С-сокол го... Го... Г-говорит - Малая. Он т-тебя т-тоже лю... Любит... Не т-так с-сильно... Как Гарун... К-конечно... Аур-р..., - он обнял Ольгу аккуратно, прижал лбом к мощным перевитиям своего торса, и мягко отпустил. - Сестра... Хайда-Врач говорит - па-пациент. Злая же-женщина. К-колола Гаруна. В р-руку. Мия г-говорит - Гарун, г-где т-т... Т-твоя с-сестра? Мия д-добрая. Же... Же... Железные т-торговцы г-говорят - к-клиент. Же... Железки. Шах-шахтеры г-говорят - с-странник. Ту... Ту... Ту... Т-тупые людоеды. Гарун говорит - Сестра. Гарун - н-не тупой... (глянул на капрала мертвого) Д-домик...
Ольга слушала великана со странной смесью облегчения и опаски. Добродушное его лицо со слабой печатью интеллекта выражало любовь и желание сделать всё, как лучше. Это радовало, как и то, что он с презрением отозвался о людоедах. Значит, ни он, ни бывшая хозяйка этого тела - нет, её тела, надо привыкать - не питались человечиной. И их община тоже. Как он сказал? Хан? Черепа, воины, братья и сестры. Дьявол, надо бы как-то понять, что это значит. Про кого-то он говорил, что они тупые, это в его устах звучало довольно забавно. Интересно, что значит тупость с его точки зрения? Это те, кого он не понимает или те, кто вообще двух слов связать не может? Значит, черепа. Судя по всему, у них там есть какой-то врач и добрая Мия. Мия говорит... СТОП! Мия говорит - Гарун, где твоя сестра? Но они же все братья и сёстры, нет? Нет, "твоя сестра", видимо, означает именно родственную связь. Ну что ж, она обзавелась семьёй, которая состоит из брата. Огромного, сильного, доброго и не очень умного, мягко говоря. Ну, это даже к лучшему. Будь он чересчур умён, ей бы пришлось худо.
- Ты молодец, Гарун, - она обняла его и, приподнявшись на цыпочки, осторожно погладила по щеке. - Я тоже люблю тебя, - она подумала, и прибавила, - очень сильно.
Ей больше некого любить, кроме него. Значит, она будет любить Гаруна - человек не может жить без любви, без любви жить просто незачем. Может, потому она и умирала, что вместо любви в душе была пустота.
- Ты всё хорошо сделал, брат, - похвалила она великана, когда тот закончил "домик". - Теперь пойдём, нам больше здесь нечего делать. Нам туда - она указала на цепочку следов. - Там был бой, я хочу посмотреть, что там осталось. И тебе надо поесть, - она помнила, что он голоден. Сколько ж надо еды такому гиганту? - Найдёшь что-нибудь по дороге? Поедим, а потом где-нибудь заночуем.
Уже не имеет значения, съедобна ли местная пища для человека. Наверняка её новое тело к ней вполне адаптировано.
Будем жить.
